Неточные совпадения
И в самом деле, Гуд-гора курилась; по бокам ее ползали легкие струйки
облаков, а
на вершине
лежала черная туча, такая черная, что
на темном небе она казалась пятном.
Зелеными
облаками и неправильными трепетолистными куполами
лежали на небесном горизонте соединенные вершины разросшихся
на свободе дерев.
Настал полдень. Солнце жгло из-за тонкой завесы сплошных беловатых
облаков. Все молчало, одни петухи задорно перекликались
на деревне, возбуждая в каждом, кто их слышал, странное ощущение дремоты и скуки; да где-то высоко в верхушке деревьев звенел плаксивым призывом немолчный писк молодого ястребка. Аркадий и Базаров
лежали в тени небольшого стога сена, подостлавши под себя охапки две шумливо-сухой, но еще зеленой и душистой травы.
На другой день он проснулся рано и долго
лежал в постели, куря папиросы, мечтая о поездке за границу. Боль уже не так сильна, может быть, потому, что привычна, а тишина в кухне и
на улице непривычна, беспокоит. Но скоро ее начали раскачивать толчки с улицы в розовые стекла окон, и за каждым толчком следовал глухой, мощный гул, не похожий
на гром. Можно было подумать, что
на небо, вместо
облаков, туго натянули кожу и по коже бьют, как в барабан, огромнейшим кулаком.
Она пряталась от него или выдумывала болезнь, когда глаза ее, против воли, теряли бархатную мягкость, глядели как-то сухо и горячо, когда
на лице
лежало тяжелое
облако, и она, несмотря
на все старания, не могла принудить себя улыбнуться, говорить, равнодушно слушала самые горячие новости политического мира, самые любопытные объяснения нового шага в науке, нового творчества в искусстве.
Боже мой! Что за перемена! Она и не она. Черты ее, но она бледна, глаза немного будто впали, и нет детской усмешки
на губах, нет наивности, беспечности. Над бровями носится не то важная, не то скорбная мысль, глаза говорят много такого, чего не знали, не говорили прежде. Смотрит она не по-прежнему, открыто, светло и покойно;
на всем лице
лежит облако или печали, или тумана.
На этом пламенно-золотом, необозримом поле
лежат целые миры волшебных городов, зданий, башен, чудовищ, зверей — все из
облаков.
Обливают ли их солнечные лучи,
лежит ли густой туман
на них, или опоясывают
облака — во всех этих уборах они прекрасны, оригинальны и составляют вечно занимательное и грандиозное зрелище для путешественника.
Я обернулся
на Мадеру в последний раз: она вся закуталась, как в мантию, в
облака, как будто занавес опустился
на волшебную картину, и
лежала далеко за нами темной массой; впереди довольно уже близко неслась
на нас другая масса — наш корабль.
Во вторую половину ночи все небо покрылось тучами. От Дерсу я научился распознавать погоду и приблизительно мог сказать, что предвещают тучи в это время года: тонкие слоистые
облака во время штиля, если они
лежат полосами
на небе, указывают
на ветер, и чем дольше стоит такая тишь, тем сильнее будет ветер.
Вечером у всех было много свободного времени. Мы сидели у костра, пили чай и разговаривали между собой. Сухие дрова горели ярким пламенем. Камыши качались и шумели, и от этого шума ветер казался сильнее, чем он был
на самом деле.
На небе
лежала мгла, и сквозь нее чуть-чуть виднелись только крупные звезды. С озера до нас доносился шум прибоя. К утру небо покрылось слоистыми
облаками. Теперь ветер дул с северо-запада. Погода немного ухудшилась, но не настолько, чтобы помешать нашей экскурсии.
Я поспешно вылез наружу и невольно закрыл глаза рукой. Кругом все белело от снега. Воздух был свежий, прозрачный. Морозило. По небу плыли разорванные
облака; кое-где виднелось синее небо. Хотя кругом было еще хмуро и сумрачно, но уже чувствовалось, что скоро выглянет солнце. Прибитая снегом трава
лежала полосами. Дерсу собрал немного сухой ветоши, развел небольшой огонек и сушил
на нем мои обутки.
С помощью Афанасья она влезла
на печь и села возле умирающего. Федот
лежал с закрытыми глазами: грудь уже не вздымалась, так что трудно было разобрать, дышит ли он. Но старый слуга, даже окутанный
облаком агонии, почуял приближение барыни и коснеющим языком пробормотал...
Белые
облака лежали на самом горизонте, не закрытом домами и крышами.
Как хорошо… И как печально. Мне вспоминается детство и деревня Коляновских… Точно прекрасное
облако на светлой заре
лежит в глубине души это воспоминание… Тоже деревня, только совсем другая… И другие люди, и другие хаты, и как-то по — иному светились огни… Доброжелательно, ласково… А здесь…
В таком настроении одной ночью или, вернее, перед утром, мне приснилось, будто я очутился в узком пустом переулке. Домов не было, а были только высокие заборы. Над ними висели мутные
облака, а внизу
лежал белый снег, пушистый и холодный.
На снегу виднелась фигурка девочки в шубке, крытой серым сукном и с белым кроличьим воротником. И казалось — плакала.
Лена очень обрадовалась, узнав, что теперь подошла новая реформа и ее отца зовут опять туда, где родилась, где жила, где любила ее мать, где она
лежит в могиле… Лена думала, что она тоже будет жить там и после долгих лет, в которых, как в синей мреющей дали, мелькало что-то таинственное, как
облако, яркое, как зарница, — ляжет рядом с матерью. Она дала слово умиравшей
на Песках няне, что непременно привезет горсточку родной земли
на ее могилу
на Волковом кладбище.
Черта между землей и небом потемнела, поля
лежали синие, затянутые мглой, а белые прежде
облака — теперь отделялись от туч какие-то рыжие или опаловые, и
на них умирали последние отблески дня, чтобы уступить молчаливой ночи.
Ночь продолжала тихий бег над землей. Поплыли в высоком небе белые
облака, совсем похожие
на наши. Луна закатилась за деревья: становилось свежее, и как будто светлело. От земли чувствовалась сырость… Тут с Матвеем случилось небольшое происшествие, которого он не забыл во всю свою последующую жизнь, и хотя он не мог считать себя виноватым, но все же оно камнем
лежало на его совести.
Вдруг окно лопнуло, распахнулось, и, как дым, повалили в баню плотные сизые
облака, приподняли, закружив, понесли и бросили в колючие кусты; разбитый, он
лежал, задыхаясь и стоная, а вокруг него по кустам шнырял невидимый пёс, рыча и воя; сверху наклонилось чьё-то гладкое, безглазое лицо, протянулись длинные руки, обняли, поставили
на ноги и, мягко толкая в плечи, стали раскачивать из стороны в сторону, а Савка, кувыркаясь и катаясь по земле, орал...
Эти скромные картины русской ранней весны превосходны, весело зеленеющие озими играют
на солнце; поднятый к яровому посеву тучный чернозем
лежит как бархат и греется, тихие ручейки и речки то мелькают в перелогах, как волшебные зеркала в изумрудных рамах, то вьются как ленты, отражая в себе
облака, — грунтовые дороги обсохли, но еще не завалены пылью — езда по ним удобна и приятна: копыта бегущих коней не пылят и стучат мягко, колеса катят совсем без шуму, и след позади только маслится…
Артамонов старший жил в полусне, медленно погружаясь в сон, всё более глубокий. Ночь и большую часть дня он
лежал в постели, остальное время сидел в кресле против окна; за окном голубая пустота, иногда её замазывали
облака; в зеркале отражался толстый старик с надутым лицом, заплывшими глазами, клочковатой, серой бородою. Артамонов смотрел
на своё лицо и думал...
Баймакова озабоченно роется в большом, кованом сундуке, стоя
на коленях пред ним; вокруг неё
на полу,
на постели разбросаны, как в ярмарочной лавке, куски штофа, канауса [ткань из шёлка-сырца — Ред.], московского кумача, кашмировые шали, ленты, вышитые полотенца, широкий луч солнца
лежит на ярких тканях, и они разноцветно горят, точно
облако на вечерней заре.
Девочки, сидя и
лежа на печи, глядели вниз не мигая; казалось, что их было очень много — точно херувимы в
облаках. Рассказы им нравились; они вздыхали, вздрагивали и бледнели то от восторга, то от страха, а бабку, которая рассказывала интереснее всех, они слушали не дыша, боясь пошевельнуться.
— Эта еще не так велика… Посмотрите, какое славное лицо у старика, — отвечала Лидия Николаевна, показывая узор,
на котором был изображен старик с седою бородою, с арфою в руках, возле его сидел курчавый мальчик и
лежала собака; вдали был известный ландшафт с деревцами, горами и
облаками.
Ольга Михайловна сидела по сю сторону плетня, около шалаша. Солнце пряталось за
облаками, деревья и воздух хмурились, как перед дождем, но, несмотря
на это, было жарко и душно. Сено, скошенное под деревьями накануне Петрова дня,
лежало неубранное, печальное, пестрея своими поблекшими цветами и испуская тяжелый приторный запах. Было тихо. За плетнем монотонно жужжали пчелы…
Она хотела обнять дочь свою, но Ксения упала; Марфа положила руку
на сердце ее — знаком изъявила удовольствие и спешила
на высокий эшафот — сорвала покрывало с головы своей: казалось томною, но спокойною — с любопытством посмотрела
на лобное место (где разбитый образ Вадимов
лежал во прахе) — взглянула
на мрачное,
облаками покрытое небо — с величественным унынием опустила взор свой
на граждан… приближилась к орудию смерти и громко сказала народу: «Подданные Иоанна!
Когда, вы помните,
на бале
Мы увидались в первый раз,
Лежало облако печали
На светлом небе ваших глаз.
Такие сборища бывают
на могиле старца Арсения, пришедшего из Соловков вслед за шедшей по
облакам Ша́рпанской иконой Богородицы;
на могиле старца Ефрема из рода смоленских дворян Потемкиных;
на пепле Варлаама, огнем сожженного;
на гробницах многоучительной матушки Голиндухи, матери Маргариты одинцовской, отца Никандрия, пустынника Илии, добрым подвигом подвизавшейся матери Фотинии, прозорливой старицы Феклы; а также
на урочище «Смольянах», где
лежит двенадцать гранитных необделанных камней над двенадцатью попами, не восхотевшими Никоновых новин прияти [Гробница Арсения находится в лесу, недалеко от уничтоженного в 1853 году Шáрпанского скита, близ деревни Ларионова.
Ночь была тихая и теплая, по небу шли грядками слоистые
облака и заслоняли луну. Дождь, не разошедшийся с вечера, не расходился вовсе.
На усыпанной дорожке против окна Ларисиной комнаты
лежали три полосы слабого света, пробивавшегося сквозь опущенные шторы.
Солнца еще не было видно за горами, но небо сияло розовато-золотистым светом, и угасавший месяц белым облачком стоял над острой вершиной Кара-Агача. Дикие горы были вокруг, туманы тяжелыми темно-лиловыми
облаками лежали на далеких отрогах. В ущелье была тишина.
Я шел по узкой тропинке у самого края железнодорожной насыпи. Лунный свет скользил по рельсам,
на которых уже
лежала роса. Большие тени от
облаков то и дело пробегали по насыпи. Далеко впереди покойно горел тусклый зеленый огонек.
Окруженный
облаками порохового дыма, откинувшись окровавленной головой
на спинку кресла, недвижимо
лежал Зарудин. Еще дымившийся пистолет валялся
на ковре.
По дорогам
лежит неподвижно
на палец сухая пыль и поднимается густым
облаком, уносимым то вправо, то влево случайным слабым дуновением.
Он недурно знал небо, его глубокую дневную синеву и белогрудые, не то серебряные, не то золотые
облака, которые проплывают тихо: часто следил за ними,
лежа на спине среди травы или
на крыше. Но звезд полностью он не знал, так как рано ложился спать; и хорошо знал и помнил только одну звезду, зеленую, яркую и очень внимательную, что восходит
на бледном небе перед самым сном и, по-видимому,
на всем небе только одна такая большая.